Вкус язычков от ботинок

С начала 1941 года я жила предчувствием чего-то необычного и торжественного, зная, что осенью мне предстоит идти в первый класс. Я представляла себя с портфелем в руках и белыми бантами, идущей с мамой и папой в школу, где я буду учиться. Но первое в жизни первое сентября так и осталось моей самой сокровенной мечтой…

Началась война, и мама, хирург по профессии, уехала на фронт с санитарным поездом. Папу забрали на фронт ещё раньше мамы, и больше своих родителей я никогда не видела. Они погибли.

Осталась я с бабушкой Дусей и в полной мере испытала, что такое голод и холод, когда началась блокада города на Неве. 125 граммов блокадного хлеба – это была норма на нас, детей – до сих пор стоят у меня перед глазами. Бабушка получала чуть больше – 200 граммов, и я постоянно просила её: «Бабуля, дай хлебушка!» Что она могла дать мне тогда? Только свою норму. И это она делала постоянно.

Когда прицельно разбомбили Бадаевские склады, которые ещё какое-то время могли снабжать ленинградцев продовольствием, стало совсем худо. Все, кто мог дойти до них, ходили туда, чтобы собирать хотя бы землю после пожара и бомбёжки, а дома заваривать из неё чай. Земля после кипячения оставалась на дне, а сладкая, мутная жидкость – в огне горел и просто был рассыпан по земле сахар – шла и на чай, и на супы, в которые добавляли всё, что можно было жевать: столярный клей, кожу от обуви. Вкус язычков от ботинок я помню и сейчас.

Весной мы ходили в Летний сад, чтобы рвать там первую травку и почки с деревьев. Но эти супчики из травы тоже не спасали. Бабушка начала пухнуть от голода и уже еле-еле передвигалась. Поздней осенью 42-го она умерла. Не знаю, что было бы со мной, почти уже замерзающей и умирающей, если бы не девушки-сандружинницы, которые обходили квартиры в поисках живых, и нашли меня. Низкий им поклон за это. Меня как сироту определили в приют, а потом поездом из Ленинграда я была эвакуирована на Урал.

Восемь месяцев я приходила в себя от истощения, от перенесённого стресса, от всего увиденного и от… переедания. На первых порах оно (переедание) было для нас, детишек из Ленинграда, настоящей бедой. Местные жители, видя, какие мы заморыши, стремились накормить нас повкуснее, а мы, не зная меры, набрасывались на еду, которая всю перенесённую блокаду стояла у нас перед глазами. Но со временем мы научились принимать пищу. В госпитале нас тоже очень жалели. До конца жизни я останусь благодарна людям, подарившим мне вторую жизнь.

Для уральцев эти годы были тяжёлыми. Им приходилось и работать до седьмого пота, чтобы фронт не нуждался в оружии, танках, самолётах, и видеть страдания людей, которые залечивали раны в госпиталях или были эвакуированы из занятых немцем территорий. Помогать всем.

Взросление моё произошло в детских домах Первоуральска и Кушвы. Только в 45-м, уже одиннадцатилетней девочкой, пошла я в первый класс. Окончив четыре класса, поехала учиться в Баранчинское училище, где получила специальность токаря.

Уже в пожилом возрасте я ещё раз побывала в Ленинграде, за что очень благодарна Управлению соцзащиты города Лесного, где проживаю сейчас. Администрация и УЦЗН организовали эту поездку для нас, бывших блокадников Ленинграда. Здесь у меня никого не осталось, но встреча с городом детства подарила моей душе незабываемые впечатления.

Да, пусть мы не воевали с оружием в руках, но на нашу долю выпало немало лишений и горя. Всё это в памяти, всё это с нами, детьми войны.

Зоя Ивановна ВАСИЛОВА (Фёдорова)