Вера Полозкова: «Я — самый настоящий неформат!»

Когда мы говорим о поэтах, сразу возникают ассоциации с Есениным, Бродским, Ахматовой. Мы, конечно, хорошо помним их стихи, однако редко кто из нас может навскидку назвать более трёх современных поэтов, а молодых — тем более. Знакомьтесь, сегодня в нашей поэтической рубрике — произведения молодой, энергичной и смелой российской поэтессы Веры ПОЛОЗКОВОЙ.

Вера родилась 5 марта 1986 года в Москве. Поздний ребёнок, она выросла без отца. Мать, по образованию инженер ЭВМ, родила её в 40. Сама Вера считает это гражданским подвигом.

Первые стихи она начала писать в раннем детстве, в 15 лет уже опубликовала первый свой сборник. Она, безусловно, феномен современной русской литературы – поэтесса нового поколения, которая не стесняется своего возраста, своих мыслей, желаний, и стихи её бьют прямо в сердце ровесниц. Но ещё интереснее, не читать Полозкову, а слушать – она превосходная актриса и разыгрывает по ролям свои произведения. На выступления поэтессы билеты раскупаются задолго до мероприятия. 

В феврале 2009 г в Москве Вере вручили литературную премию «Неформат». Почитайте её стихи, и вы убедитесь, что Vero4ka (под таким ником она известна в блогах) — самый настоящий неформат!  

Главное её оружие – естественность: она все-таки не просто поэт, а поэт-блогер. Ее стихи идут в пакете с её энергией, харизмой, смехом и горем, которое – настоящее.

— По-любому пишешь про себя, кем бы ты ни являлся в этот момент — стареющим грузином, эмигрировавшим в Америку, девочкой, влюбившейся в 41-летнего человека и страдающей по этому поводу. Все эти люди живут во мне, — говорит поэтесса.  

О рождающихся стихах Полозкова говорит так:

— Начинается всё с пары строк, с двух-трёх рифм, которые стучат и стучат у тебя в голове, как игральные кости; потом они начинают обрастать строфами. Так готовят сахарную вату: крутят палочку, она постепенно собирает облако волокон вокруг себя… Потом строфы расставляются в соответствии с некоторым сюжетом, который не сразу очевиден; написано бывает нечто принципиально иное, нежели задумывалось, но — тем интересней…

В число любимых поэтов Полозковой, оказавших на неё влияние, входят Марина Цветаева, Владимир Маяковский, Иосиф Бродский, Линор Горалик, Дмитрий Быков, Дмитрий Воденников, Вера Павлова.

Сегодня молодая поэтесса много пишет — стихи и прозу, играет в театре, выступает на телевидении. А ещё — собирает полные залы желающих послушать её стихи в собственном исполнении. Полозкова-поэт любима читателями, но получает противоречивые оценки в профессиональном литературном сообществе. Тем интереснее её читать. 

* * *

Что-то, верно, сломалось в мире,
Боги перевели часы.
Я живу у тебя в квартире
И встаю на твои весы.
Разговоры пусты и мелки.
Взгляды — будто удары в пах.
Я молюсь на твои тарелки
И кормлю твоих черепах.
Твои люди звонками пилят
Тишину. Иногда и в ночь.
Ты умеешь смотреть навылет.
Я смотрю на тебя точь-в-точь,
Как вслед Ною глядели звери,
Не допущенные в Ковчег.
Я останусь сидеть у двери.
Ты уедешь на саундчек… 

Гадание

Чуши не пороть.
Пораскованней.
— Дорогой Господь!
Дай такого мне,

Чтобы был свиреп,
Был как небоскрёб,
Чтобы в горле рэп,
А во взгляде стёб,

Чтоб слепил глаза,
Будто жестяной;
Чтоб за ним как за
Каменной стеной;

Туже чтоб ремней,
Крепче, чем броня:
Чтобы был умней
И сильней меня;

Чтобы поддержал,
Если я без сил,
Чтобы не брюзжал,
Чтобы не бесил,

Чтобы был холён,
Чтобы был упрям,
Чтоб: «У этой вон –
Идеальный прям!»

Чтобы пыль вокруг
Каблуком клубя,
Он пришёл, и вдруг –
«Я люблю тебя»…

***

— Ваше имя
Нигде не значится.
— Я – богиня?
— Вы неудачница.

***

Писать бы на французском языке –
Но осень клонит к упрощенным формам,
Подкрадываясь сзади с хлороформом
На полосатом носовом платке.

Поэтом очень хочется не быть.
Ведь выдадут зарплату в понедельник –
Накупишь книг и будешь жить без денег.
И только думай, где их раздобыть.

Я многого не стала понимать.
Встречалась с N – он непривычно тощий.
Он говорит по телефону с тещей
И странно: эта теща мне не мать.

Друзья повырастали в деловых
Людей, весьма далёких от искусства.
Разъехались. И пакостное чувство,
Что не осталось никого в живых. 

И осень начинается нытьём
И вообще противоречит нормам.
Но в воздухе запахло хлороформом,
А значит — долгожданным забытьём.

Бернард пишет Эстер

Бернард пишет Эстер: «У меня есть семья и дом.
Я веду, и я сроду не был никем ведом.
По утрам я гуляю с Джесс, по ночам я пью ром со льдом.
Но когда я вижу тебя – я даже дышу с трудом».

Бернард пишет Эстер: «У меня возле дома пруд,
Дети ходят туда купаться, но чаще врут,
Что купаться; я видел всё – Сингапур, Бейрут,
От исландских фьордов до сомалийских руд,
Но умру, если у меня тебя отберут».

Бернард пишет: «Доход, финансы и аудит,
Джип с водителем, из колонок поёт Эдит,
Скидка тридцать процентов в любимом баре,
Но наливают всегда в кредит,
А ты смотришь – и словно Бог мне в глаза глядит».

Бернард пишет: «Мне сорок восемь,
Как прочим светским плешивым львам,
Я вспоминаю, кто я, по визе, паспорту и правам,
Ядерный могильник, водой затопленный котлован,
Подчинённых, как кегли, считаю по головам –
Но вот если слова – это тоже деньги,
То ты мне не по словам».

 «Моя девочка, ты красивая, как банши.
Ты пришла мне сказать: умрёшь, но пока дыши,
Только не пиши мне, Эстер, пожалуйста, не пиши.
Никакой души ведь не хватит,
Усталой моей души»… 

***

И он делается незыблемым, как штатив,
И сосредоточенным, как удав,
Когда приезжает, её никак не предупредив,
Уезжает, её ни разу не повидав.

Она чувствует, что он в городе — встроен чип.
Смотрит в рот телефону — ну, кто из нас смельчак?
И все дни до его отъезда она молчит.
И все дни до его отъезда они молчат.

Она думает — вдруг их где-то пересечёт?
Примеряет улыбку, реплику и наряд.
И он – тоже, не отдавая себе отчёт.
А из поезда пишет: «В купе все лампочки не горят».
И она отвечает:
«Чёрт»…

Неизлечимо…

— Уходить от него. Динамить.
Вся природа ж у них – дрянная.
— У меня к нему, знаешь, память –
Очень древняя, нутряная.

— Значит, к чёрту, что тут карьера?
Шансы выбиться к небожителям?
— У меня в него, знаешь, вера;
Он мне – ангелом-утешителем.

— Завяжи с этим, есть же средства;
Совершенно не тот мужчина.
-У меня к нему, знаешь, детство!
Детство – это неизлечимо. 
*
Я совсем не давлю на жалость —
Само нажалось…