Судьба пропавшего сержанта

Иногда говорят: «Нельзя возвращаться на пепелище, пепел засыпает глаза». Но знайте: лишь беспамятство по-настоящему закрывает их.

Быть может, ещё и поэтому огромный, на всю страну, да что там – на весь мир! – Бессмертный полк Победы Президент России Владимир Путин назвал «нашим единством перед лицом памяти».

В Книге памяти «Ратная слава Лесного» есть короткая запись: «Копылов Георгий Илларионович. 1917 г.р. Время службы: с октября 1939 по март 1945. Старший сержант в составе 43-го отдельного инженерно-строительного батальона, выполнявшего особое правительственное задание по строительству портов в Эстонии. С первых дней войны командир пулемётного расчёта. Был ранен, после чего попал в плен, где находился с 1941 по 1945 год. Из плена был освобождён американскими союзными войсками. Награды: Орден Отечественной войны II степени, юбилейные медали».

Строки, пришедшие из плена

В этих сухих, документальных строчках военкомата закодирована большая, достойная жизнь прекрасного человека, мужественного, верного Родине, несмотря ни на какие жизненные перипетии, сумевшего даже в самые страшные времена сохранить человеческое достоинство.

В них, по сути, уместилась вся его биография в 94 года. Жизнь человека, успевшего и повоевать, и убить по воле судьбы три с лишним года молодой своей жизни в немецком плену, и опять послужить, и доказать себя по возвращении из застенков, и дом построить, и дерево посадить, и семью создать, и очень много сделать для восстановления страны после войны, в мирные годы советского строительства.

Но есть ещё строки, пришедшие из плена. Вернувшись с войны, солдат Георгий Копылов решил записать всё то, что пришлось ему пережить, рассказать о тяжёлой судьбе, о товарищах, о борьбе и невзгодах, о страхе и победе над ним. Вёл он свои записи до конца жизни.

Так вот, «Судьба пропавшего сержанта» – это его книга. Строки книги, написанные на страницах школьных тетрадей, пообтёртых, потрёпанных временем, добавленные карандашными рисунками, наполненные горечью перенесённого и искренним энтузиазмом послевоенных лет, они, эти строки, собраны руками неравнодушных людей в книгу о судьбе русского солдата Великой Отечественной, прошедшего ад фашистских лагерей, – Георгия Илларионовича Копылова.

Преподнесла книгу в дар библиотеке имени П.Бажова дочь солдата, Татьяна Георгиевна Лёвкина. Сейчас это ценное издание – в ряду фолиантов библиотеки, её богатство.

О скорой войне не думали

Кончилось весёлое студенческое лето 1939-го. Наступила учебная осень. А 14 сентября Германия захватила большую территорию Польши, шли бои за Варшаву. Англия, Франция, Южно-Африканский союз, Египет объявили войну Германии. События развивались молниеносно.

И тут по радио – выступление наркома иностранных дел Молотова. Он говорил о том, что советские войска перешли границу Польши, нужно помочь украинцам и белорусам, находящимся в Польше, живущим под игом польских панов.

Потом был уточнён пакт о ненападении с Германией, появилась демаркационная линия, разделившая Польшу пополам, заключён договор с буржуазной Эстонией, по которому Эстония и СССР обязаны помогать друг другу в военном отношении, а Эстония отдала в аренду СССР два острова. Такой же договор заключён с Латвией и Литвой, они отдали в аренду берег Балтийского моря.

Мы, студенты техникума, не думали о скорой войне. Но, оказавшись в армии, в полковой школе, лично я понял, что война неминуема и скоро коснётся всех. А начало Финской войны в ноябре 1939 года мы почувствовали на себе. В первые же дни почти весь младший командный состав нашего полка был взят на фронт. Мы, новенькие курсанты, были распределены по батальонам полка, учились и учили.

В полковой школе я освоил профессию пулемётчика – основной фигуры пехоты, как и пехота – основной род войск. Время шло, наши прорвали оборонительную линию Маннергейма, финны стали отступать, поджала хвост и «малая Антанта» – прибалтийские буржуазные государства. Раньше наш Балтийский флот был прижат к Ленинграду, теперь выходил на простор с продвижением своих рубежей далеко на запад (финны тоже отдали нам в аренду полуостров Ханко). Вот с этого всё и закрутилось.

Прибалтика

По приказу штаба округа подобрали девять человек – лучших из лучших курсантов полковой школы из младшего командного состава – для отправки за границу на выполнение особо важного правительственного задания. А там нами, сержантами, была сформирована новая часть: 43-й Особый инженерно-строительный батальон К.Б.Ф. Нашей задачей было: строить ворота в Балтийском проливе к Кронштадту и к Ленинграду.

Ворота особые, военного назначения, для любой военной техники, с размещением дальнобойных железнодорожных батарей передвижного типа. В общем, предстояло создать такой кусок обороны, чтобы никакой противник не прошёл в Финский залив, к Ленинграду.

По дороге в Нарву впервые одному из нас плюнули в лицо, и мы услышали: «Зачем вы к нам едете? Могилу здесь найдёте! Передушим вас всех! Приготовлено для вас кое-что». И мы узнали, что в Эстонии уже были созданы фашистские формирования – кайтселийты.

Много они унесли жизней наших и до войны, и в войну. Встречались и местные русские, которые спрашивали: «Значит, снова хотите оккупировать Эстонию? Ничего у вас не выйдет. Мы поможем эстонцам защититься, у нас старые счёты с коммунистами».

План кайтселийтов сорвали

Когда началось возведение базы, город превратился в строительную площадку. У меня начались опасные командировки по враждебным дорогам в Таллин. До июня 1940-го, прихода наших, нас четыре раза обстреливали. Несмотря на то, что территория полуострова Пакри (где расположился батальон) была огорожена колючей проволокой и охранялась пограничниками, провокации совершались одна за другой. Мы жили среди врагов и понимали это. Возле нас была сосредоточена дивизия фашистов-латышей, айсаргов, в соседней Литве подготовлены отборные дивизии для броска на позиции советских войск.

Но к вечеру 17 июня, смяв дивизию кайтселийтов, в Таллин быстрым маршем вошли наши войска. Эстонию освободили за несколько часов. План фашиствующих прибалтов об уничтожении 20 июня 1940 года советских военных подразделений одним броском, сбросить нас в море, вырезать командиров и устроить нам «варфоломеевсую» ночь был сорван. Мы закрепились прочно.

Но надолго ли? После освобождения Эстонии мы стали общаться с притихшими жителями, наши командиры привезли на остров свои семьи, был снят пропускной пункт, и всюду кипело строительство. Прибыли батальоны на остров Муху и Осмусаар, а мы были командированы на остров Ханко. Там начали строить железнодорожные батареи. Спали по шесть часов. Работали ускоренными темпами, ведь нам было известно, что немцы на своих мирных кораблях везут в Финляндию танки, самолёты и другую военную технику. Ясно, для чего. И мы готовились воевать с фашистами.

Одна из командировок в Таллин запомнилась особо. Пришлось отстреливаться от «гостей», дважды вступали в бой с какими-то группировками, нескольких наших ранило.

Война

В 1941 году, в начале сентября, мои родители получили извещение: «Ваш сын пропал без вести». Как это могло случиться? Сын бывшего батрака, брат второго секретаря Берёзовского горкома, активный комсомолец, выполнявший особо важное задание, вдруг пропал без вести – это ведь недалеко от предательства!

По семье был нанесён сильный удар. А почему не написать правду? Ведь в действительности наш эстонский фронт ещё долго дрался. Мы не пропали, а дрались, сколько было сил! Почему не сообщить: «Ваш сын находится в окружении немецкими войсками в Эстонии, на обороне Таллина».

А было так. Ранним утром 22 июня 1941 года три самолёта подлетели с финской стороны к нашему лагерю и разнесли его. Заходили они на бреющем полёте с моря, и ни одна зенитка не могла достать их. Заходили, бомбили и исчезали туда же. Но получили всё-таки на второй день войны огонька из наших станковых пулемётов. Мне даже не пришлось поднимать ствол пулемёта: летели низко, и я увидел немецкого лётчика в форме, его противную, улыбающуюся морду. Первый самолёт успел сбросить бомбу, а второй был мой, улетел, не разгрузившись и дымя. Да, самолёт я не сбил, но людей от гибели спас.

Каждая хата продаст

Наш 43-й особый строительный батальон участвовал в боях под Марьямаа. Враг тогда был потеснён километров на десять к Пярну. Много было жертв, но перевес был наш. Позже пережили ещё один сильный натиск фашистов, и от полков 249 и 167 и нашего батальона осталось несколько человек. Батальон мой под Пылтсмаа был раздавлен танками. Я в том смертельном бою не участвовал, мой станковый расчёт находился у штаба полка.

Но спустя несколько дней штаб, остатки двух полков и спецбатальона попали в окружение, группа в количестве более 600 человек прорвала линию фронта и углубилась в лес. Но эстонские фашисты кайтселийты сообщили о нашем местонахождении немцам и вызвали специальную часть. Нас преследовали, мы дали им бой. На следующий день похода мы встретились с миномётчиками и артиллеристами, они и давай угощать нас снарядами. Длилось это неделю. Пройдём километров двадцать, остановимся на привал, по нам тут же открывают огонь – эстонцы уже доложили, где мы. Каждая эстонская хата продаст. Мы измучились вконец. И наши командиры, понимая, что таким составом к Ленинграду не пройти, решили разделить нас на более мелкие группы…

Чёткую линию повествования читатель найдёт в самой книге, в нашей же публикации – лишь сокращённые отрывки из неё. Но и они дают яркое представление о том времени, о тех событиях, которые пришлось пережить Георгию Илларионовичу Копылову.

Первый плен

Первым был лагерь на аэродроме в Таллине. Дважды избежав смерти, Георгий обрёл здесь друзей. А кто такие друзья? Это люди, сильные друг другом. Ими и стали: балтийский моряк Александр Рощин и хохол из Кривого Рога Андрей Руденко.

«Мы не отходили друг от друга ни на шаг – нельзя было, шла жестокая борьба за существование, всюду предательство, воровство, подлог. Властвовали полицаи, сильный выживал, слабый умирал, а фашисты убивали нас по любому случаю.

Лагерь аэродрома считался самым жестоким. Когда немцам понадобилось разминировать аэродром, они сделали это жизнями пленных: в большие железные бороны впрягали человек по двадцать и заставляли тащить их через всё поле. В лагерь всякий раз возвращалась половина.

Кормили раз в день: 200 граммов хлеба с опилками, 10 граммов жира и литр баланды, сваренной из гнилых овощей. Человек через месяц становился дистрофиком, а через два опухал и умирал, если раньше не пристрелят на работе. Гибли ещё и от холодов. С приходом зимы в бараках появлялись вши, блохи, много было крыс и мышей. Счастье, если достал огрызок хлеба или окурок.

Пробыл я там три месяца. Но почти потерял человеческий облик. Смерть ходила за нами по пятам. Людей сотнями таскали в ямы за лагерем и хоронили. За малейшую попытку к бегству расстреливали».

«Земля тебе пухом!»

Однажды он попал в похоронную команду. Команда зарывала трупы в братские могилы. «Это были ямы около трёх метров глубины и такой же ширины. Набросаем слой, завалим землёй на 15 сантиметров, и снова слой. Так до самого верха. Вокруг был лес. Достать съестного не было никакой возможности. Отчаяние и голод толкали людей на побег прямо под пулями, доводили до сумасшествия. В таких тщательно стреляли, и тут же мы их закапывали. Конвейер смерти.

Как-то меня спросили: «Согласен на побег?» Я ответил: «На всё согласен». У меня уже начали пухнуть ноги, лицо стало сухим, скуластым, я был похож на мертвеца. А план Гаврилыча (что предложил мне побег) был таким: бросить меня в яму вместе с покойниками, как мёртвого. Но все трупы проверял офицер. Иногда привозили больных, в бессознательном состоянии, он их добивал.

Прошло всё, как задумал Гаврилыч. Он обманул полицая, подкупил его пайкой хлеба, приказал мне прикинуться больным с судорогами, и тот сказал: «Забирайте. Офицеру скажу, что загнулся».

Помню, как бросили меня в тачку, а на мою спину положили мертвеца. Привезли к яме, осторожно бросили возле стенки, рядом мёртвого товарища. Гаврилыч наказал: «Ты неглубоко будешь зарыт, возле стенки, там воздух. Земли больше в середину набросаем. Если выберешься, зарой своё место, чтоб не было заметно, а то нас расстреляют. Прощай. Земля тебе пухом».

… Еле дыша, иззябнув от мороза, вечером я выполз из земли. Земля уже была мороженая, но снега ещё не было. Выемку зарыл. С полкилометра отошёл от могилы, разорвал рубашку, обмотал босые ноги тряпками и пошёл дальше».

Был и на волосок от расстрела

…«На третий день утром из карцера вывели девять человек, в том числе и нас. На площади был выстроен весь лагерь – море военнопленных. Себя не видишь, а на людей смотреть тошно… На пригорке стояли две перекладины, на одной из них висел человек, а рядом – ещё шесть петель, под ними – деревянный помост. Нас затолкнули на этот помост, выстроили лицом к строю. Я стоял с левой стороны шестым, за мной были Рощин и Руденко, замыкал строй пожилой товарищ. Все молчали, не смотрели друг на друга.

Помню, что у меня никак не могли успокоиться ноги, я всё с ноги на ногу переступал. Изо рта текла слюна, а кричать всё же я собирался, очень большая вера была в Сталина. Я хотел крикнуть: «За Родину! За Сталина!». Я бы крикнул, но получилось по-другому.

Нашего брата без всякого суда убивали. На сей раз задумали устроить судилище (циркуляр такой поступил). Из всего процесса я помню только, как кто-то из осуждённых крикнул: «Товарищи, наши уже прорвали фронт и ск…». Его ударили автоматом. Второй и третий приговор я не слышал, не знал, за что ребят повесили. Очнулся тогда, когда услыхал свою фамилию. Дали 28 суток карцера. Рощину и Руденко – по двадцать. Вернулись в карцер вчетвером, ещё с одним товарищем.

Отсидел я 24 дня, больше двадцати там не выдерживали. Те, кто сидел подолгу, орали от боли, у них пухли животы – хлеб был наполовину из опилок, никаких жиров и немного баланды, оправляться в туалете люди не могли, почти каждый день выносили покойника».

Германия

«Настал день, когда погрузили нас в вагоны и повезли в Германию через Латвию, Литву и Польшу. Приехали в польский Демблин. В казарме мы от голода пошли попрошайничать у людей хотя бы жёвку хлеба. Кто давал, а кто отпинывал.

В январе нас перевезли в город Лимбург-на-Лане в Западной Германии, в интернациональный распределительный лагерь. Народ здесь был другой – немцы. Смотрели они на нас, как на скот. Да и время это – зима 1942-1943 годов – было переломным, наши начали бить по-настоящему. В немецкие семьи приходили похоронки, появились инвалиды, фашисты зверели. На дорогах, по которым нас водили, было всё, вплоть до убийств. Жили мы в этом лагере месяц, а показалось – год».

Потом был лагерь в Кайзерслаутоне, городишке недалеко от французской границы. «В нём я находился дольше всего: с 4 февраля 1943 года по 15 марта 1945 года. Здесь мы, то ли опыта выживания набрались, то ли время настало другое: мы стали смелее, агрессивнее. Появилась организация под руководством переводчиков (хороших парней: Михаила Вешкурцева и Семёна Глебова), мы сбились в крепкую группу под руководством моряка Балтфлота Павла Цветкова, до нас стали доходить новости, и в лагере начали незаметно «исчезать» продажные шкуры и шпионы. Мы смело организовывали ночные вылазки за едой, делились со всем лагерем и даже с верными полицаями. Наша жизнь была другой: нас грела надежда на окончание войны и освобождение.

Мы хорошо наловчились выводить из строя деповские паровозы, пригнанные для ремонта, нарушали их тягу, делали это умело, немцы догадались не сразу. Во время одного из расследований в списке вредителей оказались мои друзья Цветков, Дружинин и ещё пятеро наших. Эти люди подлежали расстрелу. Мы приняли меры: организовали смертникам побег. Весь лагерь был избит, в казарме стоял стон. Но мы всё равно торжествовали, хоть и знали: трудно им придётся в лесах, немцы – звери, а до французского Сопротивления далеко. Ведь даже французы не спешили убегать».

Американцы

«Зимой 1945 года в городе начались ежедневные утренние бомбёжки. В небе были американские бомбардировщики. Станцию и депо бомбили, а нам досталось разбирать завалы. Случайно узнали: советские войска стоят на Одере, американцы взяли Трир и Кёльн, англичане форсировали Рейн. Наш лагерь основательно разрушался. Он окутан дымом, охраны почти нет. Бежать бы! Но куда? Лес заполнен фашистами (как в Эстонии), всех ловят с собаками войска СС.

Когда нас, почти весь лагерь, построили и куда-то повели под конвоем, мы вновь устроили побег. Он был запланирован, и дальше командовал Вешкурцев, руководитель второй группы.

Мы присоединились к большой реке военнопленных, что шли по дороге на юг от Кайзерслаутена. Жгли костры, грелись, разговаривали друг с другом – поляки, французы, немцы – языка не зная, мы общались, как старые знакомые. И понимали друг друга.

Американцы оказались простыми, добродушными парнями, жалели нас, постоянно угощали шоколадом, сигаретами, галетами. Настроение было приподнятое, они подарили нам форму – а нас было человек 50. Долго говорили (с переводчиками) о том, что мирная жизнь придёт на долгое время, коли дружат такие большие державы, как Америка и Россия. Тогда нам впервые привезли русскоязычную газету «Вести с Родины», изданную в Париже, мы узнали о подвигах отрядов Сопротивления. Про Победу узнали ещё 8 мая, по радио Люксембурга. Многие плакали».

Потом был русский лагерь, потом – 150-километровый пеший марш в Россию. По пути, в Зоммерфельде, они искупались в каком-то странном разрезе и почти все заболели экземой. Эта болезнь осталась с Георгием Илларионовичем на всю жизнь.

В Союзе определили на шахту «Ростовуголь». Работал там с удовольствием. Спустя год он приехал в отпуск домой.

«Когда зашёл в дом, поднялся переполох. Все были рады. Сестрёнки взрослые уже. Мать расплакалась, руки дрожат, слёзы текут, смотрит на меня, будто я с того света вернулся. Да, я вернулся с того света, неведомого им, который исковеркал мне всё».

Доказать себя

Конечно же, Георгий Илларионович вернулся позже на родной Урал, в Берёзовский. И здесь, на гражданке, сумел доказать себя, заслужить авторитет и уважение людей. Создал семью, воспитал дочь, внучку, заслужил звание ветерана труда, к ордену Отечественной войны II степени и военным юбилейным медалям прибавилось немало Почётных грамот, благодарностей руководства города и области. До последнего боролся в годы перестройки за своё детище – кирпичный завод. Приехав в Лесной по приглашению дочери Татьяны, он вошёл в наш Совет ветеранов Великой Отечественной войны и активно с ним сотрудничал, выступал в частях, встречался со школьниками, рабочей молодёжью.

В 2007 году скончалась его любимая жена Мария Ивановна. Он пережил её лишь на четыре года, не дожив меньше месяца до 94 лет. А в 2020 году, благодаря усилиям его племянницы Светланы Ивановой, вышла книга Георгия Копылова «Судьба пропавшего сержанта». Сержанта, который выжил там, где выжить было невозможно.