В бою с самых первых минут…

«Первый огонь мы открыли в 3.30…»

Мой отец, Балушкин Владимир Васильевич, наверное, родился в рубашке, так как будучи пограничником, принял свой первый бой недалеко от Бреста на северном участке Белорусского укрепрайона 22 июня 1941 г. в 3 часа 30 минут утра. И не погиб.

Мы, дети ветеранов, всё своё послевоенное детство проигравшие в войну – в разведчиков и партизан, танкистов и санитарок, постоянно рисовавшие бои русских с немцами в воздухе, в море и на земле, корим себя за то, что мало спрашивали родителей о войне, мало записывали. Но большинство из нас сходится на том, что рассказывать о войне нашим отцам было не только мучительно тяжело, но и не рекомендовалось.

Отец мой и начал войну раньше официальных дат, и закончил позже, дойдя до Берлина и Праги. Он видел много событий, был участником тяжёлых боёв, наступлений, отступлений, был не раз ранен, контужен, терял боевых товарищей, получал похоронки на друзей и братьев. Многое забылось, но дни с 21 по 23 июня 1941 г. он даже в преклонном возрасте помнил по часам.

Отец служил на западной границе, был заместителем начальника заставы по вооружению. Вот его рассказ:

«Вечером 21 июня наш пограничный наряд вышел на дежурство в усиленном составе, группу на участке увеличили с трёх до восемнадцати человек. Река Бук от нашего места протекала довольно далеко, поэтому никаких водных преград перед немцами не было, и войск они подтянули предостаточно. Танков, правда, не было. Пошёл 4-й час утра. Из комендатуры заставы, расположенной в 18 км от нас, поступали обычные команды о бдительности, возможной провокации. Слово «провокация», которое звучало с января, мы не любили, поскольку знали, что придётся воевать по-настоящему. В 3.15 утра с заставы поступил приказ отражать нападение всеми силами и всеми огневыми средствами. Мы были очень хорошо замаскированы и немцы нас не обнаружили, поэтому шли они не очень осторожно, хотя и старались не шуметь. Мы начали стрелять в 3.30, сразу из всех наших 10 пулемётов. Били на поражение. Немцы, не ожидавшие этого, отошли назад. Начиналось утро, и цели видны были прекрасно. Потери немцы понесли немалые. Но мы сразу поняли, что вторая атака станет более серьёзной. Пока у нас не было ни одного раненого. Произошло самое плохое – прервалась связь с комендатурой, и мы остались в неведении, как там дела у наших. Вот тут и пришло понимание: началось.

А началось жуткое. Атака за атакой, артиллеристские обстрелы, мины. К вечеру 22-го мы потеряли троих. Позиции наши были неплохо подготовлены: вырыты запасные окопы, индивидуальные ячейки, заранее подвезены большие запасы боеприпасов и оружия. Немцы долго не могли продвинуться на нашу территорию ни на шаг. В своих атаках они потеряли более сотни человек в первый день. Мы же, как сказал, только троих. Но оставалось-то нас 15. Одного я послал на связь. Но он куда-то пропал. В ночь на 23-е нас оставили в покое. Мы немного передохнули, подзарядили пулемётные ленты, подрастянули оборону, чтобы нас не накрыли групповым огнём, перевязали раненых. Мучила неизвестность – как там за нами, в тылу. А там, как выяснилось, и застава, и комендатура были разбиты, так как прицельно поработала немецкая артиллерия и авиация. И держалась наша погрангруппа только на линии самой границы.

23 июня. 7 часов утра. Это была самая кошмарная атака немцев. Они шли в полный рост, не обращая внимания на потери. Нас оставалось 10 человек. И вот тогда, оставив пулемёты, мы пошли в штыковую атаку. Наверное, были страшные в своей ярости. Без всякого «ура» молча шли, зная лишь одно – пришло время погибать. И вот когда мы начали работать штыками, они не выдержали, отошли. Нас оставалось семеро, потом пятеро, четверо… Я потом много раз пытался представить картину тех четырёх дней, в течение которых мы держали наш участок границы, а вспомнить мог только дым, крики, взрывы, треск пулемётных очередей. Раненых у нас не осталось, были только убитые. Только мы, четверо, продолжали вести бой. Как? Я и сегодня рассказать не могу. А 26-го утром к нам всё-таки прибыл наш связной с приказом отходить. А приказ этот был передан ему ещё 23-го. Пробиться к нам он сразу не смог, везде уже были немцы.

Как мы шли к своим – это особый рассказ. Были очень измучены, ни одного патрона, всего 2 гранаты, ну и ножи ещё. По пути, правда, подобрали немецкие автоматы. К своим вышли уже под Могилёвом. Встретили нас, скажу прямо, неласково. Оборванные, похожие на диверсантов, с немецкими автоматами… Но документы мы не бросили. Сохранили даже пограничные фуражки. Особый отдел быстро разобрался в том, кто мы есть. Отходили потом со своими частями под бомбёжками, с боями прорывались из окружений. Уцелевшие в эти страшные дни части элитных войск отходили по железной дороге на восток, но по доносу предателя эшелон разбомбила немецкая авиация. Я уцелел, так как случайно вышел перекурить на площадку сцепления между вагонами».

Как я уже заметила, отец, начав войну раньше, и закончил её позже объявленной даты победы. 8 и 9 мая 1945 г. он не праздновал победу, он воевал в Чехословакии. В Пражской стратегической наступательной операции 6.05.–11.05.1945 г. (6 суток) среднесуточные потери только по I-му Украинскому фронту составляли 3897 человек, а вместе со II-м и IV-м Украинским – 8225 человек. 11 мая советские войска после освобождения Праги вышли на линию Хемниц – Карловы Вары – Пльзень, где встретились с передовыми частями американской армии. Погибнуть уже после объявления победы мой отец не мог. Ведь он устоял в Белорусской стратегической оборонной операции 22.06.–09.07.1941 г. (17 суток), когда среднесуточные потери составляли 23 309 человек.

Галина Владимира КАМЕНСКАЯ,
дочь ветерана ВОВ полковника Балушкина В.В. (1918–2005).

Цифры потерь даны по книге «Гриф секретности снят. Потери вооружённых сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах». – М., Военное издательство, 1993.