Детство в оккупации

О войне наше село услышало из «тарелки» громкоговорителя, прикреплённой на столбе рядом с правлением хозяйства. И у колхозников, выращивающих зерновые, овощи и гордость новгородских хозяйств – лён, с этого июньского дня 1941 года началась другая жизнь.

Каждый день из моей деревни Михальцово на станцию Лычково отправлялись скомплектованные по окрестным населённым пунктам группы военнообязанных. Остающееся население рыло окопы и… ямы, где прятало нажитые вещи и домашний скарб. Колхозные стада приказано было угнать в направлении боёв, на нужды Красной Армии. В команде отгонщиков был и мой отец. Так мы остались втроём с мамой и сестрой. Я тогда только окончил первый класс школы.

Ровно месяц спустя через деревню прошли наши отступающие войска. В последних рядах, замыкая строй, говорили, проехал маршал К.Е.Ворошилов, командующий фронтом. Солдаты не скрывали того, что немец рядом и скоро будет в деревне.

И точно: на следующий день в Михальцово на мотоциклах с колясками въехали немцы. В каждом мотоцикле – три человека и пулемёт. Следом шли танки, за ними – большие автомобили с пехотой. Всё вокруг гудело, тарахтело, слышна была гортанная речь – мы это слышали и видели из окон дома. Началась наша жизнь в оккупации.

Всех жителей из домов немцы повыгоняли, запрещалось даже войти в свой бывший дом за какой-то вещью. Живность отловили, каждый вечер разжигали костры и жарили поросят, готовили еду из гусей, кур, телят. По селу распространялся дурманящий запах пищи, а мы, ребятишки, от голода поджимали животы.

Наши войска, заняв оборону, стали систематически обстреливать деревню. Мы перебрались к соседям в подвал. Взрослые понимали: коль бежать в сторону отступающих войск немцы не давали, значит, чтобы выжить, надо убегать в тыл, к оккупантам, но дальше от фронтовой полосы. Причём наша деревня была не единственной, попавшей в такую ситуацию. Беженцами была полна вся округа.

Ушли мы километров за 25. Дом в одной деревушке, где нас приняли, вместил около 50 человек. Спали на полу, на соломе, вповалку, причём лежать из-за тесноты можно было только на боку. Кое-как потом распределились.

Осенью мама и сестра стали наниматься на уборочные работы к местным жителям. Когда выкапывали картошку, можно было в благодарность за проделанную работу ходить и вновь перекапывать поле. Что нашел – твоё. Так вот накопили запас картошки и овощей на зиму. Мама купила ещё немного муки.

До начала морозов мама стала добиваться разрешения съездить в родную деревню и выкопать из ямы спрятанные тёплые вещи. Немцы на каждый день давали определённое количество пропусков в прифронтовую полосу. Дали и матери. Они с сестрой поехали на попутной повозке. Вернулись в слезах: самое ценное и необходимое немцы на постах досмотра отобрали.

Из привезённого продавали всё, что возможно, чтобы купить растительного масла, спичек, дров. С грехом пополам перезимовали. Спасало ещё и то, что сестра Зина хорошо шила, вязала и вышивала. И всё равно к весне 1942 года подступил голод.

Только сошёл снег, зазеленела первая травка, мы отправились в поля искать прошлогоднюю картошку, рвать крапиву да дикий чеснок. Запомнилось, что варили похлёбку из шкур дохлых лошадей.

Нам, ребятишкам, не хотелось даже играть – настолько мы были истощены. Взрослые выгонят нас на улицу, а мы сядем на завалинке и сидим тихо, как старички.

Однажды всех нас, прибывших с прифронтовой полосы в Демянск, посадили в грузовые машины и отвезли в Старую Руссу. Выгрузили у городской тюрьмы, закрыли в камерах. Держали 7 суток, кормили раз в сутки жидкой баландой. Потом погнали всех на железнодорожную станцию, погрузили в товарные вагоны и опять куда-то повезли. Женщины плакали: «А вдруг – в Германию?» Но нас выгрузили в городе Остров Псковской области. И опять – по машинам и по ближайшим деревням.

Нашу семью поселили в деревне Горбуны, к одинокой женщине. Здесь было всего 18 домов. Жизнь наша здесь началась тяжело. Есть нечего, продавать – тоже. Остаётся просить милостыню в соседних деревнях.

Милостыню просить я не умел. Заходил в дом, снимал шапку и молча стоял, не зная, куда девать глаза от стыда. Первыми заговаривали хозяева. Спрашивали: «Зачем пришёл?», «Есть хочешь?», «Что молчишь?» И подавали, если было что: кусок хлеба, картофель. А часто заканчивалось и так: «Иди с Богом, подать нечего. Много вас тут развелось». Мама и сестра устраивались на разные работы, которые тоже оплачивались небольшим количеством продуктов.

Деревня Горбуны была в стороне от больших дорог. Немцы в ней бывали наездами и в основном – в период сбора урожая. Приезжали на машинах, собирали всех хозяев земельных участков и диктовали им, сколько и чего каждый должен сдать. Положение дел знали от местных полицаев. Брали всё: муку, зерно, овощи, живой скот.

Осенью выделили участок в полгектара и нам. Мы посеяли по весне рожь, посадили овощи. Мама нанялась пасти коров. Я ей помогал. Хозяева скотины кормили нас, выдавая харч на день. С закатом солнышка мы пригоняли стадо и ужинали то в одной, то в другой семье.

О положении на фронтах, о том, что творится в стране, мы ничего не знали. В селе Ново-Усатово немцы вдруг открыли школу. Записали туда и меня. Родителей ребятишек предупредили, что обучение обязательное.

Учителя были наши, русские. При школе всё время находились полицаи. И вооружённые немцы постоянно проводили в школе проверки. Учебники немцы издали свои. Так, например, я хорошо помню, в «Родной речи» были портреты Гитлера и его сторонников по партии. Тексты были соответствующей направленности – про превосходство немецкой расы и величие немецкого рейха. Немецкий язык был обязательным.

Во второй половине июля наша авиация начала бомбёжку занятого немцами Пскова. Позже из книг узнал, что фашисты создали там сильный оборонительный рубеж, потому бомбили их днём и ночью. Было светло по ночам, как днём. Немцы засуетились, засобирались, хотели насильно угнать в Германию тех, кто был выведен на принудительные работы. Но когда конвой сбежал, люди тоже сумели разбежаться (там была одна молодёжь). Сестра вернулась домой со всеми. Так кончилась наша жизнь в оккупации.

Многое из произошедшего в моей детской жизни того периода я знаю по рассказам мамы и сестры. Но многое помню и сам. Мы вернулись на родину, объединились с многочисленной роднёй, отыскался отец. Потом в моей жизни было ремесленное училище, техникум, город Нижний Тагил, служба в армии на Дальнем Востоке, политехнический институт, а с 1968 года по 1996-й – работа на комбинате города Лесного (бывшего Свердловска-45). Последние восемнадцать лет – в должности начальника цеха. Имею звание «Заслуженный работник комбината «Электрохимприбор». Жизнь, в общем-то, удалась. Но детские годы не забываются.

Иван Васильевич АНДРЕЕВ