Бессмертные голоса: воспоминания фронтовиков

Всё дальше от нас страшные годы Второй мировой, почти не осталось в живых ветеранов. Кто-то из них молчал о тех ужасах, через которые прошёл, а иные находили в себе силы рассказать своим детям и внукам о пережитом. Некоторые воспоминания наших горожан, прошедших Великую Отечественную, мы публикуем сегодня. Мы помним.

Наш стрелковый 930-й полк

«Моя причастность к войне началась с сентября 1941 года, когда пришлось идти рыть окопы. Враг уже подступал к Москве, тревожные сводки лишали сна и досуга… Каждый, беря лопату в руки, в душе становился защитником и бойцом.

В январе 1942-го я пошла на курсы поваров. Потом несколько месяцев работала санитаркой в московском госпитале, а в июле 1942 года добровольно пошла защищать родное отечество. Боевую обкатку прошла в составе 930-го стрелкового полка, входившего в 256-ю стрелковую дивизию, которая в то время вела тяжёлые бои за освобождение Калинина – теперешней Твери. Здесь очень кстати пришлись моё умение готовить пищу и опыт выхаживания раненых. После взятия Калинина нас перебросили на Ленинградский фронт. Передышек не было.

Запомнился особенно последний выход из окружения – в конце 1944-го. Нас заблокировали основательно, и немцы уже готовились праздновать Победу. Но такой вариант нас не устраивал. Тем более в то время, когда война близилась к завершению. Было принято решение защищаться до последнего патрона и не терять надежду на помощь извне. Паника пресекалась. О горячей пище могли только мечтать. Иссяк и сухой паёк, начались перебои с водой. Приближающийся Новый год радости не прибавил. Наша санитарная рота находилась, можно сказать, на последнем издыхании, когда пришёл ездовой и передал приказ начальника санитарной роты Усманова явиться к нему на встречу Нового года. Удивлению не было предела: при такой катастрофической ситуации, казалось, кощунственно было даже думать о веселье.

Когда мы переступили порог командирского подвала, то увидели накрытый стол, на котором – скромная закуска и бутылка прозрачного зелья. Отведавшие горячительного пели: «Бьётся в тесной печурке огонь…», неподдельно веселясь. Это было действительно подарком. И каждая из нас восхищалась поступком командира, который голодный сидел сам, но приберёг запас на праздник, возможно, последний в нашей жизни.

Трагедия обстановки сразу растворилась в тостах, шутках и танцах. Мне, как самой молодой участнице веселья, подарили бусы и дали строгий наказ, если останусь в живых и выйду из окружения, то вспомнить в День Победы тех, кто останется здесь навсегда. Надежды на освобождение оставалось мало. Но всё же мы не сдались.

После выхода из окружения полк планировалось перевести в Германию. Но доехать до конца не успели. День Победы отмечали в Румынии. Домой я вернулась в сентябре 1945 года.

В День Победы я всегда вспоминаю наказ, данный в тот памятный Новый год, и грущу о погибших – не доживших до светлого дня – 9 Мая. Бусы, как реликвию того памятного вечера, сохранить не удалось. А жаль…»

Встреча с маршалами

«Хотя в мае 1945-го и прогремели торжественные салюты, возвестившие о капитуляции фашистской Германии, но бои не закончились. В стране оставалось ещё предостаточно отбросов: дезертиров, националистов, «бандеровцев», различных шпионско-диверсионных групп, с которыми нельзя было не считаться, ведь они представляли явную угрозу для всех наших завоеваний. Борьба с ними затянулась на годы, и мне, выпускнику погранучилища военно-морских сил, пришлось участвовать в ликвидации всей этой накипи. Столкновения были жестокими: с потерями, подчас большими для обеих сторон, но все они заканчивались разгромом и пленением бандитов.

Когда все районы, кишащие бывшими полицаями и пособниками фашистов, были очищены, меня перевели в Германию обеспечивать неприкосновенность урановых разработок, сырьё которых представляло стратегическую ценность. Естественно, всё было строго засекречено, и нам приходилось быть начеку. И в этой связи хочется вспомнить довольно забавный инцидент, который произошёл со мной под Дрезденом.

Мы с напарником находились на посту, выполняя задачу никого не пропускать в районе города по малопроходимой тропе. Где-то там (о чём нам знать не полагалось) должно было состояться совещание высшего командного состава, а оно, как всегда, секретное. Отсюда – строжайшая бдительность и безоговорочный запрет на передвижение по тропе любого интересующегося. Когда к нам почти вплотную приблизились два незнакомца в плащ-накидках и попытались пройти, я твёрдо сказал:

– Назад! Сюда нельзя!

– Почему нельзя, мы идём на совещание.

Я ответил:

– На совещание тут прямой дорогой, которая проходит рядом, а по этой тропе проход запрещён!

Тогда широкоплечий уже командным тоном:

– Ты знаешь, кто я?! Я – Маршал Советского Союза Жуков! – и поднял плащ-накидку.

Маршальские отличия мои сомнения не развеяли, и я продолжил диалог.

– Да мне откуда известно, что вы – Жуков, погоны может надеть любой!

Георгий Жуков улыбнулся и, повернув голову к Чуйкову (а это был именно Василий Чуйков), сказал:

– Ну что, Василий Иванович, покажем удостоверения этому строгому часовому?

Удостоверения они предъявили. А потом Жуков сказал:

– Ты мне понравился, парень. Хочешь служить у меня?

Конечно, мне такое предложение понравилось, но я решил выдержать силу воли до конца:

– Мне всё равно, где служить, у меня есть командир, с ним и решайте мою судьбу.

Маршал Жуков уточнил номер моей части, фамилию командира и добавил, что мы ещё встретимся. Так я познакомился с двумя маршалами. Позже, когда я с грузом уже плыл на корабле в Ленинград, меня вызвал командир к себе и рассерженно спросил:

– Что ты наделал, что сам маршал Жуков тобой интересуется?

Я ответил, что он меня приглашал к себе на службу, не сказав, в каком качестве я у него буду. Рассказал, как всё происходило на посту возле города Дрездена. Командир заулыбался. История получилась забавная. Я заметил, что мой командир немного струхнул. Ведь маршалы по пустякам не звонят, а тем более – не телеграфируют. Как развивались события дальше – не знаю, но меня больше не тревожили».

Мы – прожектористы!

«Мало кто знает, какую роль в защите Москвы сыграли войска противовоздушной обороны и их составная, мало афишируемая часть – прожектористы. Поставив задачу молниеносной войны, фашисты уже с первых дней пытались парализовать сердце Родины – столицу – путём непрерывных авианалётов и бомбёжек.

В кинокартинах того времени все видели окраины столицы, сплошь и рядом заполненные аэростатами на тросах, и персонал в защитной форме, управлявший этими бесхитростными защитными сооружениями. Но это видимая часть айсберга. Львиную долю защиты города и его неба выполняли мы, прожектористы, во взаимодействии с зенитной артиллерией.

Я была прожектористом № 2. Каскад зеркал, из которых состоял прожектор, посылал в небо луч длиной до 12 км. Он был способен обнаружить врага на любой высоте. По команде «дай луч» я включала прожектор, а по второй команде «поиск» начинала искать в небе цель – вражеский самолёт-бомбардировщик. Когда цель попадала в луч, подключались другие прожектора, а затем включались в работу зенитчики. По пляшущим огонькам вокруг ослеплённого самолёта мы определяли, что снаряды достигли заданной высоты, и ждали, когда цель будет поражена.

Запомнилась ночь 22 июля 1941 года, когда в небо столицы прорвались армады немецких стервятников. Было сбито 20 самолётов, из которых половина – усилиями зенитчиков и прожектористов. Случалось, что немецкие лётчики, ослеплённые лучами прожектора, теряли ориентир и врезались в наземные преграды.

Памятным для меня оказался Парад Победы 9 мая 1945 года. Мы находились в Москве, и нам было оказано величайшее доверие порадовать горожан прожекторским искусством. В установленное время наш расчёт погрузили в автомашины с прожекторами и повезли по праздничным улицам к месту, откуда мы должны продемонстрировать своё мастерство. Запомнились ликующие колонны, люди, радостные крики, шутки и смех, что вызывало удовлетворение в наших сердцах и желание ещё прибавить веселья людям, вышедшим на улицы. На месте мы обнаружили и аэростатчиков. Они должны были на трёх аэростатах поднять гигантское полотнище, именуемое Красным Знаменем Победы, на высоту 800 метров, а мы – лучами нескольких прожекторов это знамя осветить и путём манипуляции лучей придать задумке зрелищность и привлекательность. Помимо этого, зенитчики должны были осветительными снарядами сделать фейерверк. Зрелище поразило воображение и, на мой взгляд, по-настоящему порадовало зрителей, не говоря о нас, посчитавших себя чуть ли не авторами затеи.

Запомнился и другой парад победителей, который состоялся в столице 24 июля 1945 года. Для участия в ночном представлении привлекли десятки подразделений прожектористов и сотни артиллерийских зенитных установок. Мы, естественно, участвовали тоже. На этот раз было сотни лучей и сотни залпов в ночное небо, рассыпающихся тысячами разноцветных огней. Каждая из нас наводила луч в указанном направлении с чувством гордости, по тем же боевым привычным командам, с той только разницей, что не надо было ловить цель и бояться, чтобы она не ускользнула. Такое не забывается!»

Воин семнадцати лет

В декабре 1943 года меня, 17-летнего паренька, призвали в армию, а ещё через семь месяцев, после окончания школы младших командиров в Кинешме, я уехал на фронт. Старослужащие встретили нас радушно, хотя в лицах многих читалось сочувствие и жалость, виной чему был, очевидно, наш полуюношеский возраст.

Итак, я стал артиллеристом 899-го стрелкового полка 5-й ударной армии. Нам повезло. Соединение находилось на отдыхе, и мы смогли спокойно ознакомиться с обстановкой и с тем, что нас ожидало в ближайшие дни. Но бои не стихали. Почти ежедневно приходилось вступать в стычки с отдельными немецкими группировками, которые, как правило, заканчивались нашими победами. Но мы понимали, что это прелюдия к тому, что нас ждало впереди. Ходили слухи о готовящемся крупном наступлении, а проверкой нашей храбрости стала река Висла. Её надо было форсировать и всё сделать, чтобы создать плацдарм на противоположном берегу. Стоял декабрь, река была покрыта льдом, а какой он толщины и что может выдержать, когда на него ступят сотни людей, оставалось загадкой. Преодоление водной артерии началось в сплошной темноте. Предчувствия не подвели. Лёд местами не выдержал, и многие из атакующих оказались в холодной купели. Но самым неприятным было то, что гитлеровцы ждали нашего наступления и встретили ошеломляющим огнём. Причём расстрел происходил при свете ракет, которые, казалось, зависли над нашими головами навсегда. К утру мы всё же оказались на западном берегу, хотя потери понесли приличные.

Так я встретил своё 18-летие и вдобавок получил ранение и контузию. Впереди были Варшава, Краков и другие польские города, представлявшие довольно укреплённые районы противника. Наступление началось в конце декабря, а то, что я увидел и услышал перед ним, превзошло все мои представления о возможном. Артиллерийский огонь при поддержке авиации смешал день с ночью. Тысячи стволов в течение двух часов крушили немецкие позиции, лишив врага малейшей возможности на осмысление происходящего. Казалось, что всё живое, попавшее в зону обстрела, обречено.

Когда артиллерийский огонь был перенесён в глубь обороны противника, я впервые с тысячами таких же одержимых, как и сам, с криками «Ура! За Родину! За Сталина!» пошёл в атаку. Немцы в панике стали отступать, неся потери, а нам ничего не оставалось, как добивать тех, кто оказывал сопротивление. Бой был тяжелейший. С трудом верится в то, что можно было выжить в обстановке, когда всё вокруг горело, стреляло, взрывалось и гибли дорогие сердцу люди.

23 апреля, преодолевая жестокое сопротивление гитлеровцев, мы подошли к окраинам Берлина, самое страшное было впереди. Город был превращён в неприступную крепость. Почти на каждой улице стояли закопанные в землю танки и самоходные установки, а всё пространство перед ними было перекрыто растяжками и другими взрывоопасными изобретениями. С каждого чердака, балкона, окна на нас «глядели» пулемёты, гранатомёты и оптические прицелы снайперов. Но и мы уже имели опыт ведения войны в городских условиях и жестокости обороняющихся противопоставили искусство нападения. Бои шли за каждый двор, улицу, дом, чердак…

Потери были большие, но всё же 2 мая 1945 года мы овладели Берлином. Гарнизон Берлина капитулировал, а Знамя Победы, водружённое на куполе Рейхстага гвардейцами капитана Степана Неустроева Михаилом Егоровым и Мелитоном Кантария, красноречивей всяких слов подтвердили нашу Победу над злейшим врагом человечества. Были объятия, стрельба из всех видов стрелкового оружия, восторг, радость и жалость к тем, кому несколько часов не хватило до конца войны…»