Со слезами на глазах

Стойкость осаждённого Ленинграда – величайший подвиг его жителей, имеющий огромное влияние на всю историю Великой Отечественной войны. Почти 900 дней бомбёжек в ледяном аду – невероятный пример мужества и героизма. Воспоминания блокадников, сумевших выжить в нечеловеческих условиях, открывают нам страшную картину того времени…

«Моё детство – словно страшный сон…»

– До сих пор не могу поверить в то, что всё это действительно произошло со мной – война, блокада, голод, – начинает свой рассказ Зоя Ивановна Василова. – Я закрываю глаза, и умирающий Ленинград вновь всплывает в моём сознании. Детская память особенно острая. И хранит она именно те моменты, которые оставили отпечаток на дальнейшей жизни…

Семилетняя Зоя с нетерпением ждала сентября 41 года – девочка должна была пойти в первый класс. Она представляла себя в красивой форме с белоснежным кружевным фартуком, с новым портфелем и огромными белыми бантами. Но, к сожалению, Праздник знаний так и останется для маленькой Зои лишь сокровенной мечтой…

– В июне 41-го я гостила у бабушки в деревне Порошки, что недалеко от Ленинграда, – продолжает Зоя Ивановна. – Сообщениям о начале войны с Германией я значения не придала. А вот в поведении взрослых сразу уловила беспокойство. Через некоторое время за мной в деревню приехала мама. Только вот вернуться домой, в Ленинград, оказалось не так-то просто – весь транспорт в то время уже работал на нужды фронта. Поначалу мы несколько часов шли пешком по шпалам, а потом мама уговорила водителя грузовой машины подобрать нас.

Когда приехали домой, на столе обнаружили записку отца: «Вера! Я вас не дождался. Ушёл на фронт». Сообщение не стало неожиданностью – мой отец был кадровым военным. Мама, хирург по профессии, вскоре ушла работать в военный госпиталь, куда уже сотнями поступали раненые. Через некоторое время она уехала на фронт вместе с санитарным поездом. А в нашей однокомнатной квартире мы стали ютиться вчетвером – с сестрой мамы, её маленькой дочкой и моей бабушкой Евдокией Алексеевной.

Когда замкнулось кольцо блокады, наша жизнь превратилась в настоящий ад. Мне давали 125 граммов хлеба, бабушке – 200. А когда украли наши хлебные карточки, что мы только не ели, чтобы выжить! Варили суп из столярного клея, добытого из ножек венских стульев, язычки от моих любимых ботинок – в пищу шло всё, что можно было разжевать и проглотить. Деревья в нашем дворе даже весной стояли голые – как только набухали почки, их тут же съедали. А ещё никогда не забуду, как мы с бабушкой ходили на сгоревшие Бадаевские склады – земля вокруг них была пропитана маслом, сахаром, мукой. Эту землю мы аккуратно собирали в мешочки и впоследствии тоже ели.

Весной 1942 года бабушка Дуся умерла. Маме она оставила письмо, которое сегодня хранится в музее обороны Ленинграда: «Вера! Береги дочь!». Но мама это письмо так и не прочитала – погибла летом 42-го почти одновременно с отцом.

Из блокадного города Зою эвакуировали по Ладоге на барже вместе с госпиталем, в котором работала её мама. И, несмотря на красный крест – сигнал о том, что на барже дети и раненые, немецкие самолёты их безжалостно бомбили.

– Две баржи из трёх от ударов бомб начали тонуть, крик малышей о помощи до сих пор стоит в моих ушах, – продолжает Зоя Ивановна. – В тот момент казалось, что вот он, конец… Отчаянно борющихся за жизнь мальчишек и девчонок спасали семнадцатилетние моряки. Сколько мужества проявили тогда эти ребята! В несколько заплывов они вытащили на берег всех, кто до последнего держался за бортики баржи. Но не успели мы опомниться, как нас сразу окружили немцы. Под их строгим конвоем мы шли ночью и в результате оказались в концлагере в Литве…

О жизни в лагере мне тяжело говорить, – вдруг останавливается Зоя Ивановна. И плачет… Напоминанием о времени, проведённом в фашистском плену, навсегда останется отметина на её руке – там когда-то был порядковый номер заключённого.

– Чем только я не пыталась вывести этот шрам, но ничего не получается. А ещё я всегда буду помнить эту ужасную полосатую форму – штаны и кофту. В ней ходили заключённые. Детей в лагере держали отдельно. У некоторых брали кровь для немецких солдат – рядом с лагерем находился вражеский госпиталь… Спустя годы мы с моей тётей вновь ездили в Литву. На том месте, где находился концлагерь, сейчас – жилые дома. Напоминают о нём лишь два огромных крематория, сохранившихся до наших дней.

Из лагеря нас, 28 ребят, спасли партизаны. Вывозили в вагоне-теплушке вместе с трупами. Было очень страшно: на КПП немцы тщательно всё проверяли. Мы изо всех сил прижимались друг к дружке и старались не дышать. Понимали, что, по сути, это был единственный шанс покинуть лагерь. Деревянный самолёт, на который нас посадили, сбили немцы. Он упал вблизи болота, и из 28 человек в живых осталось лишь 18. Подобрали нас русские солдаты. Большинство ребят были настолько ослабшими, что не могли идти самостоятельно. Военные, не жалея собственных сил, через леса и болота Белоруссии несли нас на руках. Конечно, тех, кто, рискуя собственной жизнью, спасал наши, запомнить было невозможно. Но меня спустя много лет один человек всё-таки узнал! Им оказался начальник уголовного розыска тогда ещё Свердловска-45 Игорь Сыропятов. Он вспомнил, как переносил через болото хрупкую маленькую девочку, которая всё время гладила его по голове и жалобно просила: «Дяденька, хлебушка…»

С территории Белоруссии поездом нас эвакуировали на Урал. Восемь месяцев я пролежала в госпитале в Свердловске – диагностировали рахит третьей степени. На меня было жалко смотреть – лысая вшивая голова, тоненькие ножки и огромный живот… После госпиталя я попала в Первоуральский детский дом, а в начале 45-го вместе с другими ребятами – в Кушвинский. Получив 4 класса образования, с 1949 по 1951 год училась в Баранчинском ремесленном училище. Получила профессию токаря и по распределению приехала работать в Свердловск-45.

В 1967 году через Красный крест Зое Ивановне удалось разыскать родственников, живущих в Ленинграде. От волнения перед предстоящей встречей с тётей и двоюродной сестрой у неё отнялись ноги. Затем – несколько месяцев лечения в Боткинской больнице и первые шаги после болезни…

– Порой мне кажется, что всё происходившее 70 лет назад было сном – страшным, ужасным сном, который больше никогда мне не приснится. А иногда я задаюсь вопросом: за что на долю ленинградцев выпали такие мучения и страдания? Но ответ на него лишь один – тишина…

Я благодарна всем, кто спас меня от неминуемой гибели, кто подарил мне новую жизнь и научил надеяться и верить! А память о погибших во время блокады – навсегда в моём сердце.