Синдром отложенной жизни…

У мамы в серванте жил хрусталь. Салатницы, фруктовницы, селёдочницы. Всё громоздкое, непрактичное. И ещё фарфор. Красивый, с переливчатым рисунком цветов и бабочек. Набор из 12 тарелок, чайных пар и блюд под горячее.

Мама покупала его ещё в советские времена. Она называла это: «Урвала». Когда у нас бывали гости, я стелила на стол кипенно-белую скатерть. Скатерть просила нарядного фарфора.

– Мам, можно?
– Не надо, это для гостей.
– Так у нас же гости!
– Да какие это гости! Соседи да баба Полина…

Я поняла: чтобы фарфор вышел из серванта, надо, чтобы английская королева бросила Лондон и заглянула в наш спальный район, в гости к маме. Раньше так было принято: купить и ждать, когда начнётся настоящая жизнь. А та, которая уже сегодня, – не считается. Что это за жизнь такая? Сплошное преодоление. Мало денег, мало радости, много проблем. Настоящая жизнь начнётся потом. Прямо раз – и начнётся. И в этот день мы будем есть суп из хрустальной супницы и пить чай из фарфоровых чашек.

Когда мама заболела, она почти не выходила из дома. Передвигалась на инвалидной коляске, ходила с костылями, держась за руку сопровождающего.

– Отвези меня на рынок, – попросила мама однажды.
– А что тебе надо?
– Мне бельё надо новое, я похудела.

В итоге мы поехали в магазин. Он был в торговом центре, при входе, на первом этаже. От машины, припаркованной у входа, до магазина мы шли минут сорок. Мама с трудом переставляла больные ноги. Пришли. Выбрали. Примерили.

– Тут очень дорого и нельзя торговаться, – сказала мама. – Пойдём ещё куда-то.
– Купи тут, я же плачу, – говорю я. – Это единственный магазин твоей шаговой доступности.

Мама поняла, что я права и не стала спорить. Выбрала бельё.

– Сколько стоит?
– Не важно, – говорю я.
– Важно. Я должна знать.

Мама фанат контроля. Ей важно, что это она приняла решение о покупке.

– Пять тысяч, – говорит продавец.
– Пять тысяч за трусы???

Я изо всех сил подмигиваю продавцу, показываю пантомиму. Мол, соври.

– Ой, – говорит девочка-продавец, глядя на меня. – Я лишний ноль добавила. Пятьсот рублей стоит комплект.

Я плачу с карты, чтобы мама не видела купюр. Тут же сминаю чек, чтобы лишний ноль не попал ей на глаза. Забираем покупки. Идём до машины.

– Хороший комплект. Нарядный. Я специально сказала, что не нравится, чтоб интерес не показывать. А вдруг бы скинули нам пару сотен. Никогда не показывай продавцу, что вещь тебе понравилась. Иначе ты на крючке.

Я всю жизнь получаю советы, которые неприменимы в моём мире. Я называю их пейджеры. Вроде, как они есть, но в век мобильных уже не надо.

Однажды маме позвонили в дверь. Она долго-долго шла к двери. Но за дверью стоял терпеливый и улыбчивый молодой парень. Он продавал набор ножей. Мама его впустила, не задумываясь. Неходячая пенсионерка впустила в квартиру широкоплечего молодого мужика с ножами… Без комментариев.

Парень рассказывал маме про сталь, про то, как нож может разрезать носовой платок, подкинутый вверх, на лету. Это было маленькое шоу. Парень не продавал ножи. Он продавал шоу. И продал. Парень объявил цену. Обычно этот набор стоит пять тысяч, но сегодня всего две с половиной. И ещё в подарок кулинарная книга. «Ну, надо же! Ещё и кулинарная книга!» – подумала мама, ни разу в жизни не готовившая по рецепту: она чувствовала продукт и знала, что и за чем надо добавлять в суп. Мама поняла: ножи надо брать. И взяла.

Пенсия у мамы – 9 тысяч. Если бы она жила одна, то хватало бы на коммуналку и хлеб с молоком. Без лекарств, без одежды, без нижнего белья. И без ножей. Но так как коммуналку, лекарства, продукты и одежду оплачивала я, то мамина пенсия позволяла ей чувствовать себя независимой.

На следующий день я приехала в гости. Мама стала хвастаться ножами. Рассказала про платок, который прям на лету можно разрезать. Я знала, что ей впарили какой-то китайский ширпотреб в нарядном чемоданчике. Но молчала. Мама любит принимать решения и не любит, когда их осуждают.

– Так что же ты спрятала ножи, не положила на кухню?

– С ума сошла? Это на подарок кому-то. Мало ли, в больницу загремлю, врачу какому. Или в Собесе, может, кого надо будет за путёвку отблагодарить… Опять на потом. Опять всё лучшее – не себе. Кому-то. Кому-то более достойному, кто уже сегодня живёт по-настоящему, не ждёт.

Мне тоже генетически передался этот нелепый навык: не жить, а ждать. Моей дочке недавно подарили дорогущую куклу. На коробке написано «Принцесса». Кукла и правда в шикарном платье, с короной и волшебной палочкой. Дочке – полтора годика. Остальных своих кукол она возит за волосы по полу, носит за ноги, а любимого пупса как-то чуть не разогрела в микроволновке. Я спрятала новую куклу. Потом как-нибудь, когда доделаем ремонт, дочка подрастёт и наступит настоящая жизнь, я отдам ей Принцессу. Не сегодня…

Когда мама заснула, я открыла чемоданчик и взяла первый попавшийся нож. Он был красивый, с голубой нарядной ручкой. Я достала из холодильника кусок твёрдого сыра и попыталась отрезать кусочек. Нож остался в сыре, ручка у меня в руке. Такая голубая, нарядная.

«Это даже не пластмасса», – подумала я.

Вымыла нож, починила его, положила обратно в чемодан, закрыла и убрала. Маме ничего, конечно, не сказала. Потом пролистала кулинарную книгу. В ней были перепутаны страницы. Начало рецепта от сладкого пирога – конец от печёночного паштета. Бессовестные люди, обманывающие пенсионеров, как вы живёте с такой совестью?!

В декабре, перед Новым годом, маме резко стало лучше, она повеселела, стала смеяться. Я вдохновилась её смехом. На праздник я подарила ей красивую белую блузку с небольшим деликатным вырезом, с резным воротничком и аккуратными пуговками. Мне нравилась эта блузка.

– Спасибо, – сказала мама и убрала её в шкаф.
– Наденешь её на Новый год?
– Нет, зачем? Заляпаю ещё. Я потом, когда поеду куда-нибудь…

В принципе, всё её поколение так поступало. Откладывало на потом. Всё лучшее – на потом. И даже когда очевидно, что лучшее уже в прошлом, всё равно – потом. Синдром отложенной жизни…

Мама умерла внезапно. В начале января. В этот день мы собирались к ней всей семьёй. И не успели. Я была оглушена. Растеряна. Никак не могла взять себя в руки. Я как бы не успевала осознавать, что происходит вокруг. В ритуальном агентстве я безучастно тыкала пальцем в какие-то картинки с гробами, атласными подушечками, венками и прочим. Агент что-то складывал на калькуляторе.

– Какой размер у усопшей? – спросил меня агент.
– Пятидесятый. Точнее, сверху пятьдесят, из-за большой груди, а снизу… – зачем-то подробно стала отвечать я.
– Это не важно. Вот такой набор одежды у нас есть для неё, в последний путь. Можно даже 52 взять, чтобы свободно ей было. Тут платье, тапочки, белье…

Я поняла, что это мой последний шопинг для мамы. И заплакала.

Оплатив покупки, которые пригодятся маме в день похорон, я поехала в её опустевший дом. Надо было найти её записную книжку и обзвонить друзей, пригласить на похороны и поминки. Я вошла в квартиру и долго молча сидела в её комнате. Слушала тишину.

Вдруг совершенно без причин открылась дверь шкафа. Мистика. Я подошла к нему. Там хранилось мамино постельное бельё, полотенца, скатерти. Сверху лежал большой пакет с надписью «На смерть». Я открыла его, заглянула внутрь.

Там лежал мой подарок. Белая блузка на Новый год. Белые тапочки, похожие на чешки. И комплект белья. Тот самый, за пять тысяч. Я увидела, что на лифчике сохранилась цена. То есть мама всё равно узнала, что он стоил так дорого. И отложила его на потом. На лучший день её настоящей жизни. И вот он, видимо, наступил. Её лучший день. И началась другая жизнь…

Я пришла домой и распечатала дочке Принцессу. Пусть она таскает её за волосы, испачкает платье, потеряет корону. Зато она успеет. Пожить настоящей жизнью уже сегодня. Настоящая жизнь – та, в которой много радости. Только радость не надо ждать. Её надо создавать самим. Никаких синдромов отложенной жизни у моих детей не будет. Потому что каждый день их настоящей жизни будет лучшим.

Давайте вместе этому учиться – жить сегодня.