«Часовой» Малого Афганского Памира

Ринат Зайнутдинов – самый «молодой» афганец» из лесничан, служивших в Демократической республике Афганистан. Его служба пришлась как раз на окончание операции по вводу советских войск в Афганистан – с конца 1987 по февраль 1989 года – то есть до исторического момента вывода войск из ДРА.

Призвали Рината Зайнутдинова в армию прямо со студенческой скамьи. Он считает: «Наверное, это была судьба. Прошёл большую школу мужества, сменил потом на гражданке выбранную в школе профессию, многое, в общем, повидал и многому научился».

Как все, сначала он попал в учебку – в Маканчинский погранотряд в/ч 2086 Краснознамённого Восточно-пограничного округа. Потом был отобран в отдельную группу ребят, готовящихся для прохождения дальнейшей службы в Афганистане. Но сначала группу направили в Мургабский погранотряд, в Горно- Бадахшанскую автономную область (Таджикистан). Там ребят, собранных из других частей КВПО, ждала высокогорная подготовка и, собственно, акклиматизация к высокогорью.

– Устраивается рейд в горы. Пусть не на самые вершины, мы, между прочим, и так были на высоте 3800 метров над уровнем моря, эти вершины ещё называют «семитысячниками», но довольно высоко забираемся, – вспоминает Ринат Зульфатович. – Едем в БМП. Одному, другому солдату плохо, кто-то сознание теряет (этих ребят потом «опускают на землю», как у нас говорили, отправляют служить в долину). А я подпрыгиваю на кочках в теснотище БМП и думаю: интересно, сработает моя уральская лыжная подготовка? Оказалось, сработала, не подвела меня «дыхалка».

Тут ведь ещё не в одном высокогорье дело. Сам климат настолько резко континентальный, что для жизни в этих местах надо обладать нешуточным здоровьем. Утром с голым торсом делаем зарядку под палящим солнцем, потом маемся целый день от жары, вечером идём в караул в меховом полушубке и валенках – иначе ночью, на морозе, можно превратиться в ледышку. Сильные ветры-суховеи, отсутствие воды, редкая растительность. Рядом только суровые и невероятно красивые горы в белых шапках ледников. А закат и восход в горах – это сказка наяву!

Четвёртого ноября 1987 года Ринат в составе группы военнослужащих погранвойск пересёк границу Афганистана. Проверка высокогорьем пригодилась сполна: попал в гарнизон Сархад (в 85 километрах от советско-афганской границы), к которому ехали почти весь световой день от пограничного КПП по узкой дороге, проложенной советскими сапёрами ещё в восьмидесятом. Тут тоже были горы, на вершины которых было больно смотреть в солнечный день: казалось, жарит светило со всех сторон, а от ледников ещё и отражается, добавляя света и жара преломлёнными лучами. Тут тоже нас ждал тот самый, резко континентальный климат с перепадами целых времён года в одни сутки.

По дороге встречались маленькие кишлаки с какими-то не то низенькими домишками из камней, не то норами, обложенными камнями и затянутыми сверху полиэтиленом (оказалось – окнами жилищ). Выбегали на обочину дети, мы бросали им печенье, конфеты, они бесстрашно кидались подбирать их, чуть ли не попадая под колёса машин. Стояли угрюмые, одетые в рваньё старики и женщины, пугливо закрывающие лица от русских, «шурави».

В то время между СССР и ДРА (как говорили нам на занятиях командиры) уже начинала вступать в силу политика примирения, – продолжает Ринат. – Главной задачей погранотряда оставалась охрана границы и прилегающей территории, но стрельбы, такой интенсивной, как раньше, уже не было. Крупных операций в регионе (по крайней мере, на моём солдатском веку) тоже не проводилось. Так что служба шла в более-менее мирных условиях. Но и команда «Тревога!» не была для нас неожиданностью: то тут, то там всё же вспыхивали какие-то конфликтные ситуации. Пограничные посты, особенно «дозоры», были более подвижными, нам же оставалось наблюдение, и называли нас «часовыми границы». Мы и оставались «часовыми» Малого Афганского Памира (как именовалась местность) до конца службы.

Жили мы в землянках с окошками наверху, обтянутыми целлофаном. Со мной служил Володя Палиенко. Спустя годы он напишет в интернете о тех месяцах службы в очерке «Афганистан живёт в моей груди»: «Мы не были одиноки, в пятнадцати километрах располагалась ещё одна погранточка, Барогиль. Практически все возможные пути передвижения караванов были под контролем наших войск.

Гарнизон наш с военно-стратегической точки зрения был расположен очень удачно – на возвышении, посредине огромного ровного горного плато. Внизу – кишлак Сархад и расходящаяся в трёх разных направлениях – в Китай, Индию и Пакистан – Ваханская долина. Численность гарнизона не превышала 50-60 человек. На вооружении у нас были 5-6 БМП, несколько станковых гранатомётов и самые почитаемые личным составом, безотказные «калаши» – пулемёты и автоматы АКС.

Самым большим помещением заставы была казарма, далее шли санчасть, склады. Офицеры и разведчики жили отдельно. Землянки отапливали «буржуйками» – эти металлические маленькие печки сооружали сами. Вокруг территории заставы была выдолблена в скалах «оборона» – длинный окоп с позициями для ведения огня. Внизу располагались столовая, баня, вертолётная площадка и дизельная, откуда на всю территорию заставы подавалась электроэнергия. По периметру – колючая проволока с сигнальными минами».

– Мы жили в закрытом гарнизоне, окружённые горами и тревожной неизвестностью: ведь вообще-то на территории республики девять с лишним лет уже шла война, зверствовали душманы, гибли наши ребята, – продолжает Ринат Зульфатович. – И, как ни странно, эта постоянная тревога в душе нас сближала. Мы знали все подробности жизни друг друга, ждали писем (которые, к сожалению, приходили только раз в месяц, но выручал телевизор, и новости Первого канала мы тогда уже ловили). Мы поддерживали друг друга в трудную минуту, всегда старались подбодрить товарища перед ночным дозором – особенно тяжёлым в службе, летели к вернувшимся с заданий, чтобы обнять, поздравить с тем, что живы, радовались за «дембелей».

Прямо к забору гарнизона примыкали два жилых дома. В одном жил мулла. Отношение к нам было доброжелательное. Но открытый контакт с местными командованием не приветствовался. Однако жители кишлака часто приходили на заставу то попросить солярки или бензина, то доктора позвать к больному или дать им лекарство. Мы отправляли их на десятый пост, который охранял ворота, там им вызывали переводчика и дежурного офицера или разведчика. Как правило, все просьбы удовлетворялись. Все у нас понимали, что ценились здесь не только дрова, продаваемые на килограммы, а и та же солярка: нальёт афганец немного соляры или бензина в консервную банку, опустит туда фитиль из какой- нибудь тряпицы – вот тебе и светильник. А уж больному отказать – не в правилах русского человека.

Ни воды, ни отопления, ни электроэнергии… Нам дико было думать, как эти люди живут, рожают и растят детей? Несмотря на мелкие их уловки и обман, мы помогали им, жалели. Ведь в нашем понимании жили они словно в каменном веке.

Поговаривали, что когда-то в этих местах проходил путь Александра Македонского, направлявшегося с войском на завоевание Индии и священного храма Бога Солнца, владение которым означало владение миром.

Из истории или литературы помнится: вроде дошёл Македонский до этого храма и корону на себя надел, да только тяжко заболел. Мудрые индийские жрецы обманули его, направили на вершину горы, к храму, в полдень солнцестояния, и преломлённые в пластинах короны солнечные лучи выжгли царю гипофиз. Умирающего, его отправили на родину. Великий поход завершился крахом.

– У нас тут была неплохая библиотека, свободное время многие проводили с книгой. Уже спустя годы, – говорит Ринат Зайнутдинов, – мы, сослуживцы, нашли друг друга в интернете, стали переписываться, интересоваться судьбами. У всех, благо, всё сложилось неплохо. Я написал Володе, рассказал о семье, сыне, жизни в закрытом городе, работе на комбинате «Электрохимприбор», сказал, что часто просматриваю наши фотографии – и где с ним (он в центре, с автоматом), и где с ряжеными к Новому году Снегурочкой и Дедом Морозом (нахохотались тогда с ребятами, особенно над Снегурочкой!), написал, что скучаю, вспоминаю службу. И он ответил: «Знаешь, несмотря на все трудности и лишения, я вспоминаю те времена с особым чувством. Я думаю, что там прошёл лучший период моей жизни, причём сознательной жизни, когда я уже отдавал отчёт своим поступкам. И иной раз, вспоминая вас, думаю: как хорошо было бы вновь окунуться с головой в ту напряжённую атмосферу, в которой есть место настоящей мужской дружбе».

Не уверен, хотел ли бы я, как Володя, вернуться в то время? Я был рядовым солдатом, не было у меня ни завоевательских амбиций (как у Македонского и его воинов), ни вообще желания воевать, а только долг и верность присяге. И, слава Богу, вернулся живым, здоровым, не пришлось хлебнуть столько, сколько досталось другим ребятам, покалеченным этой войной или лежащим под обелисками. Но вот встретиться со многими сослуживцами очень бы хотелось, время нас спрессовало в крепкое сообщество. Что нам осталось от Афгана: юбилейные медали, Почётные знаки «Воину-интернационалисту от благодарного афганского народа», у кого-то – ордена за особые заслуги, у меня вот ещё именные часы «Слава» от Коллегии КГБ СССР. Да ещё сны и воспоминания. И вот они-то, эти воспоминания о той нашей жизни и дружбе, и есть самое ценное.